Майтхуна

Между Гангой и Джамной находится молодая девственница. Нужно силой овладеть ею на царском троне ...

Почти вся символика тантры сексуальна, а потому — красива, притягательна и обладает сильным воздействием на воспринимающего её. Даже конечная цель тантры описывается как сексуальное соединение с Божественной Истиной, которое даёт бесконечную свободу и сопровождается бесконечным блаженством. Многие тантрийские практики описываются как майтхуна садхана (практика сексуального соединения). В тантре майтхуна естественным и очевидным образом символизирует полное слияние двух разделённых частей в одно целое. Вот пример описания подобной практики из "Хатха йога прадипика" ("Разъяснение хатха йоги") Сватмарамы:

"Между Гангой и Джамной находится молодая девственница. Нужно силой овладеть ею на царском троне."

Невежественный человек, если он поймёт слова текста прямо и попытается их точно выполнить, окажется в затруднительном положении. Посвящённый же знает, что Ганга и Джамна - это ида и пингала (левый и правый энергетические каналы, проходящие вдоль позвоночника). Молодая девственница - это кундалини , или кундалини-Шакти , или кулакундалини (изначальная энергия, скрытая в области основания позвоночника). Царский трон - это сахасрара (верхняя чакра - важный энергетический центр, находящийся в районе макушки головы) . Таким образом данная техника описывает процесс подъёма скрытой внутренней энергии и её трансформация. Сознание, разбуженное этой энергией и впитавшее её силу, пробуждается от сна к познанию Божественной реальности. Это ведёт к самадхи - высшему состоянию Божественного Сознания и овладению сиддхами (скрытыми сверхсилами).

Несмотря на то что майтхуна была известна еще с ведических времен, лишь в тантризме она превратилась в средство духовного роста. Что касается дотантрической Индии, то следует различать два возможных ритуальных значения сексуального единения – оба они, нужно отметить, архаичны по структуре и, несомненно, очень древние:

1) брачный союз как иерогамия;
2) оргиастическое сексуальное единение, имеющее целью либо способствовать всеобщему плодородию (дождю, урожаю, приплоду у домашних животных, женщин и т.п.), либо создать "магическую защиту".

Мы не будем подробно останавливаться на акте супружества, превращенном в иерогамию: "Я небо, ты – земля", – говорит муж жене. Такой союз представлял собой церемонию, включавшую в себя множество предварительных обрядов очищения, символических отождествлений и молитв – в точности как при исполнении ведического ритуала. Сначала женщина подвергалась преображению: она становилась освященным местом жертвоприношения: "Ее колени – жертвенный алтарь, ее волосы – жертвенная трава, ее кожа – давильня сомы. Половые губы ее – огонь в центре [вульвы]. Поистине, сколь велик мир того, кто совершает жертвоприношение ваджапея ("Возлияние силы"), столь же велик мир того, кто совершает совокупление, зная об этом

Такое преображение психофизиологической деятельности в таинство было свойственно всем духовным культурам древности. "Упадок" начинается с утраты символического значения телесной активности; вот почему "древние обычаи" были в конце концов отвергнуты. Однако символизм слияния противоположностей продолжал играть в брахманической мысли важную роль. То, что сексуальное единение воспринималось как "слияние противоположностей", подтверждает также тот факт, что в некоторых текстах термин майтхуна заменяется на самхита, "союз"; последний термин использовался для обозначения парного группирования слогов, ритмов, мелодий и т.п., а также для обозначения союза с богами и Брахманом. Слияние же противоположностей представляет собой метафизическую константу всех тантрических ритуалов и медитаций.

Всякая обнаженная женщина воплощает в себе пракрити. Поэтому к ней следует относиться столь же почтительно и отстраненно, как к непостижимой тайне мироздания, как к природе, безграничной в своей созидательной способности. Ритуальная обнаженность йогини обладает собственным мистическим значением: если в присутствии обнаженной женщины мужчина не обнаруживает в глубинах своего существа того же трепета, что охватывает человека, которому открывается тайна мироздания, – о ритуале не может быть и речи – это всего лишь повседневный акт с обычными последствиями (укрепление кармической цепи и т.п.). Вторая стадия заключается в трансформации женщины-пракрити в воплощение Шакти; ритуальная партнерша становится богиней, йог же при этом воплощает бога. Тантрическая иконография божественных пар (по-тибетски яб-юм, "отец-мать"), бесчисленных форм Будды, обнимаемых своими Шакти, представляет собой великолепную модель майтхуны. Отметим, что бог всегда неподвижен; всю деятельность осуществляет Шакти. (В йогическом контексте неподвижный Пуруша созерцает творческую деятельность пракрити.) В случае же тантризма, как и в уже рассмотренном нами случае хатха-йоги, неподвижность, одновременно реализованная на трех уровнях "движения" (мысли, дыхания и семяизвержения), является высшей целью садханы. Это опять-таки представляет собой подражание божественному образцу: Будде или Шиве, неподвижному и невозмутимому чистому Духу, играющему роль в космической пьесе.

Майтхуна, прежде всего, делает дыхание ритмичным и способствует сосредоточению; она, таким образом, является заменителем пранаямы и дхараны, вернее, их "подспорьем". Йогиня – это девушка, получившая наставление гуру, чье тело было освящено (адхиштхита) ньясами. Сексуальное единение превращается в ритуал, в котором человеческая пара становится божественной. "Приготовившись к совершению ритуала (майтхуны) с помощью медитации и обрядов, делающих этот ритуал возможным и плодотворным, йог созерцает йогиню (свою подругу и возлюбленную) под именем Бхагавати – заместительницы и самой сущности Тары – единственного источника блаженства и покоя. Возлюбленная – воплощение целостной природы женщины: она мать, сестра, жена, дочь и пр.; в ее голосе, молящем о любви, жрец узнает голоса Бхагавати, умоляющих Ваджрадхару (Ваджрасаттву). Таков путь постижения истины бодхи для тантрических школ шайва и бауддха". Кроме того, женщина, избранная для ритуала майтхуны, – не всегда обычная участница оргии. Вот как традиционный ритуал описан в Паньчакраме: "Мудра, жена йога, избранная согласно установленным правилам, предложенная и освященная гуру, должна быть молода, красива и образованна: с ней ученик совершит обряд, тщательно соблюдая шикши, ведь спасение невозможно без любви (стривьятирекена), телесного единения недостаточно для спасения. Нельзя забывать и о практике парамит, цели крия-йоги: пусть садхака любит мудру согласно ритуалам – натикамает стриям".

Пранаяма и дхарана являются лишь средствами, при помощи которых ученик, согласно "Дохакоше", во время майтхуны достигает "неподвижности", подавления мысли и "величайшего счастья" (парамамахасукха). Это самарасья (Шахидулла переводит этот термин как "подлинность наслаждения", однако скорее это "единство чувств" или, более точно, парадоксальное, невыразимое переживание Единства). "Физиологически" самарасья достигается в майтхуне, когда шукра и раджас оказываются неподвижны. Однако, как замечает Шахидулла, "мистический язык "Дохакоши" позволяет понимать майтхуну, союз лотоса (падма) и молнии (ваджра), как реализацию состояния пустоты (ваджра = шунья) в сплетении черепно-мозговых нервов (падма). Также можно под "девушкой" понимать пустоту. В "Чарьях" (Бауддха Ганы) найратма (состояние не-я), или шунья (пустота), описывается как девушка низшей касты или куртизанка".

Согласно "Панъчакраме", изучавшейся ла Валле Пуссэном, майтхуну можно рассматривать с точки зрения как конкретного акта, так и интериоризированного ритуала, совершаемого мудрами (йогинями) – т.е. с точки зрения жестов, телесных поз и отчетливых визуальных образов. "Для монахов майтхуна является важнейшим актом посвящения (сампрадая). По указанию своего гуру они нарушают обет целомудрия, который с этого момента должны будут соблюдать. Такова, как мне представляется, доктрина "Паньчакрамы" (III, 40)... Тот, кто не занимается майтхуной, совершив ее однажды при посвящении, обретает благодаря йоге высшую самапатти... Майтхуна, в сущности, не является постоянной практикой (самв-ритья = локавьявахарата): она заменяется упражнениями внутреннего свойства, в которых мудра (йогиня) является мыслеформой, символической жестикуляцией, впечатлением или эротической ориентацией физиологии".

В текстах постоянно подчеркивается та мысль, что майтхуна является, прежде всего, объединением первоначал: "истинное сексуальное единение – союз Парашакти [кундалини] с Атманом; в противном случае это всего лишь половая связь с женщиной". В "Каливаласа-тантре" описывается ритуал, однако с той оговоркой, что совершать его следует только с посвященной (парастри). Комментатор добавляет к этому, что церемония, именуемая паньчататтва (пять макара, т.е. пять слов, начинающихся с буквы М: матсья (рыба), манса (мясо), мадья (опьяняющий напиток), мудра и майтхуна) совершается в своем буквальном значении только представителями низшей касты (шудра). В другом же месте (V) в тексте говорится, что ритуал этот предназначен для кали-юги, то есть приспособлен к нынешнему космоисторическому этапу, на котором Дух является скрытым, "погрязшим" в телесном состоянии. Однако хорошо известно, что панъчататтва понималась буквально, особенно в магических кругах и местностях со слабым влиянием ортодоксии, и он цитирует "Нигама-тантра-сару": "В Гауре и других странах можно обрести сиддхи посредством пашубхавы (паньча-таттвы, выполняемой физически)".

Tантристы подразделяются на два типа: самайины, верящие в тождество Шивы и Шакти и пытающиеся пробудить кундалини с помощью духовных упражнений, и каула, почитающие кундалини и применяющие конкретные практики. Это, несомненно, существенное различие, однако не всегда можно с уверенностью сказать, в какой мере ритуал следует воспринимать буквально. Опять же, в качестве ловушки для непосвященных часто применяется грубый, непристойный язык. В прославленной "Шактисангама-тантре", почти полностью посвященной шатчакрабхеде (т.е. "проникновению в шесть чакр"), для описания духовных упражнений задействован весьма "конкретный" словарь. Следует обратить особое внимание на неоднозначность эротического словаря тантрической литературы. Восхождение "чандали" по телу йога часто сравнивается с танцем "прачки" (домби). "С домби в шее" (т.е. самбхогакайя в области шеи) йог "проводит ночь в высшем блаженстве". Вместе с тем майтхуна выполнялась также и в форме конкретного ритуала. Поскольку данный акт уже не обычный, а ритуальный и партнеры уже не человеческие существа, а "беспристрастные" боги, то сексуальное единение утрачивает связь с планом мироздания.

В тантрических текстах часто повторяется изречение: "С помощью тех же действий, из-за которых кое-кто тысячи лет горит в аду, йог обретает вечное спасение" (карманаена ваи саттвах калпакотишатаньяпи, пачьянте нараке гхоре тена йоги вимучьяте. Это, как мы знаем, краеугольный камень йоги. Кришна в "Бхагавадгите" (XVIII, 17) так сказал об этом: "Кто свободен от себялюбивых представлений, чей разум не затуманен, тот не убивает, даже если бы он и убил (всех) этих людей; и он не связан (этим поступком)". Да и в "Брихадараньяка-упанишаде" (V, 14, 8) было сказано: "Тот, кто знает это, хотя и совершает величайшее зло, уничтожает его полностью и становится чист и непорочен, вечен и бессмертен".

Сам Будда, если верить мифологии тантрического цикла, подал пример в этом отношении: именно благодаря майтхуне ему удалось одолеть Мару, и та же самая техника сделала его всеведущим и помогла овладеть магическими силами. Практики "на китайский манер" (чиначара) рекомендуются во многих буддистских тантрах. В "Махачина-крама-чаре", также озаглавленной "Чиначара-сара-тантра", повествуется о том, как мудрец Васиштха, сын Брахмы, отправился на поиски Вишну в облике Будды, чтобы расспросить его об обрядах богини Тары. "Он входит в великую страну Китай и видит Будду, окруженного тысячью женщин в любовном экстазе. Удивление мудреца граничит с негодованием. "Веды не велят поступать так!" – кричит он. Голос, доносящийся из пространства, поправляет его: "Если ты хочешь заслужить мое расположение, – говорит голос, – то лишь так, в китайском духе, ты должен поклоняться мне!" Он приближается к Будде и получает из его уст такой неожиданный урок: "Женщины суть боги, женщины суть жизнь, женщины суть украшение. Будь мысленно всегда среди женщин!"" Согласно китайской тантрической легенде, некая женщина из Ян-чжу отдавалась всякому молодому человеку; после ее смерти оказалось, что она была "бодхисаттвой сцепленных костей" (то есть кости ее скелета были сцеплены друг с другом наподобие звеньев цепи).

Вместе с тем подобное возвеличение плотской любви может объясняться также тем значением, которое придавалось (особенно в даосских кругах) сексуальным техникам как средству продления жизни. Собственно говоря, это уже выходит за рамки майтхуны и представляет собой элемент огромного религиозного движения "Божественной Женщины", распространившегося в VII – VIII веках по всей Индии. Мы уже знаем о главенствующей роли Шакти в "вопросах спасения" и значении женщины в духовных практиках. Благодаря вишнуизму в его кришнаитской форме любовь (према) естественным образом стала играть главенствующую роль. Речь идет в основном о любви, сопряженной с супружеской неверностью, любви к паракия рати – "чужой жене"; в знаменитых бенгальских Дворцах Любви устраивались диспуты между вишнуистами – приверженцами паракия и поборниками любви в браке (свакия), и последние всегда терпели поражение. Образцовой считалась любовь, связывавшая Радху и Кришну – тайная, противозаконная, "асоциальная" любовь, символизирующая тот прорыв, который порождается подлинно религиозным опытом. Следует отметить, что с индуистской точки зрения брачный символизм христианского мистицизма, в котором Христос играет роль жениха, недостаточно отражает отрицание всех социальных и моральных ценностей, в отличие от мистической любви.

Радха воспринималась как безграничная любовь, являющаяся самим существом Кришны. Женщина есть часть сущности Радхи, а мужчина – Кришны, поэтому "истина" относительно любовных отношений Кришны и Радхи может быть познана только посредством самого тела, и это знание, относящееся к уровню "телесной реальности", обладает универсальной метафизической ценностью. "Ратна-сара" провозглашает, что тот, кто осознает "истину тела" (бханда), способен обрести "истину Вселенной" (брахманда). Однако, как и у всех других тантрических и мистических школ, если речь идет о мужчине и женщине, имеется в виду не "обычный мужчина" (саманья мануш), "мужчина страстей" (рагер мануш), но сущностный, архетипический, "нерожденный" мужчина (айони мануш), "необусловленный" (сахаджа мануш), "вечный" (нитьер мануш); точно так же сущность Радхи может быть раскрыта не через посредство "обычной женщины" (саманая рати), но женщины "экстраординарной" (вишеша рати). "Встреча" мужчины и женщины происходит во Вриндаване, на мифической сцене любви Кришны и Радхи; их союз – это "игра" (лила), то есть он свободен от гнета мироздания и является абсолютно стихийным. Кроме того, все мифы и техники, касающиеся слияния противоположностей, могут быть уподоблены друг другу: Шива – Шакти, Будда – Шакти, Кришна – Радха, все это может пониматься как любой "союз" (ида и пингала, кундалини и Шива, праджняиупайя, "дыхание" и "мысль" и т.д.). Всякое слияние противоположностей порождает в той или иной мере разрушение обусловленности восприятия и приводит к постижению изначальной естественности. Часто мифологическая схема одновременно и интериоризируется, и "воплощается" посредством применения тантрической теории чакр. В вишнуистской поэме "Брахма-самхита" сахасрара-чакра уподобляется Гокуле, обиталищу Кришны. А вишнуисгский поэт XIX века Камала-Канта в своей Садхака-ранджане сравнивает Радху с кундалини и уподобляет ее бег на тайное свидание с Кришной восхождению кундалини к слиянию с Шивой в сахасраре.

Целый ряд буддистских и вишнуистских мистических школ продолжал использовать його-тантрическую майтхуну даже после того, как главенствующая роль явно перешла к "благочестивой" любви. Мощное мистическое течение, известное под названием сахаджия, продолжившее традиции тантризма и подобно последнему являющееся в равной мере буддистским и индуистским, до сих пор оказывает былое почтение эротическим техникам.* Однако, как и в тантризме и хатха-йоге, сексуальное единение считается здесь средством обретения "высшего блаженства" (махасукха) и ни в коем случае не должно завершаться семяизвержением. Майтхуна становится венцом длительного и нелегкого ученичества. Неофит должен в совершенстве научиться управлять своими чувствами, для чего ему следует приближаться к "благочестивой женщине" (найика) шаг за шагом и посредством интериоризированной иконографической драматургии превратить ее в богиню. Первые четыре месяца он должен находиться при ней в качестве слуги, спать с ней в одной комнате, затем у ее ног. В течение следующих четырех месяцев, продолжая, как и прежде, ей прислуживать, он спит в одной с ней постели, с левой стороны. Еще четыре месяца он спит от нее справа, затем они спят обнявшись и т.д. Целью всех этих подготовительных мероприятий является "автономизация" чувственного удовольствия (полагаемого единственным человеческим опытом, способным даровать блаженство нирваны) и контроль над чувствами – т.е. задержка семяизвержения.

В "Найика-садхана-тике" ("Комментарии относительно духовной дисциплины в обществе женщины") данная процедура описана подробно. Она состоит из восьми частей и начинается с садханы – мистического сосредоточения с помощью литургических формул; затем следуют смарана ("воспоминание", "проникновение в сознание"); аропа ("приписывание качеств объекту") – когда найике (которая начинает на этом этапе превращаться в богиню) ритуально преподносят цветы; манана ("воспоминание о красоте женщины в отсутствие последней"), представляющая собой интериоризацию ритуала. На пятой стадии – дхьяне ("мистическая медитация") – женщина сидит слева от йога, обнимающего ее "таким образом, что пробуждается дух". На стадии пуджа (буквально "культ") место, где восседает найика, становится объектом поклонения, делаются подношения, и найику моют, как статую богини. В течение этого времени йог мысленно повторяет мантры. Его сосредоточение достигает своего пика, когда он несет найику на руках и кладет ее на ложе, повторяя мантру Хлинг клинг кандарпа сваха. Следующее за тем соитие есть союз двух "богов". Любовная игра осуществляется на трансфизиологическом уровне, поскольку никогда не подходит к концу. Во время майтхуны йог и его найика воплощают "божественное состояние", в том смысле, что они не только испытывают блаженство, но и способны непосредственно созерцать высшую реальность.

Слияние противоположностей Не следует забывать, что майтхуна ни в коем случае не должна была завершаться семяизвержением: бодхичиттам ностриджет, "семя не должно быть извержено", – не раз повторяется в тексте. В противном случае йог, подобно всякому распутнику, оказывался подвластен закону времени и смерти. В этих практиках "чувственное удовольствие" играет роль "колесницы", так как порождает максимальное напряжение, разрушающее обычное сознание и позволяет достичь нирванического состояния самарасья, парадоксального переживания Единства. Как мы уже видели выше, самарасья достигается путем "задержки" дыхания, мысли и семени. Канха в своей "Дохакоше" постоянно возвращается к этой теме: дыхание "не поднимается и не опускается; не делая ничего, оно остается неподвижным". "Тот, кто обездвижил царя духа своего подлинностью наслаждения [самарасьей] в состоянии познания "Присущего от рождения" [сахаджа], в тот же миг становится магом; он не боится старости и смерти". "Если человек крепко запирает дверь дыхания, если в этой ужасающей тьме человек избирает дух светильником, если драгоценный камень джины касается высших небес, то, – говорит Канха, – такой человек достигает нирваны, продолжая наслаждаться бытием".

www. Аria-yoga.narod.ru © Copyright 2009